и от себя... минус игры (тока две онлайн, и девушкА)... И вновь солидарность как ни странно!!! <!-- s8) --><img src="{SMILIES_PATH}/icon_cool.gif" alt="8)" title="Cool" /><!-- s8) -->Nochnaya_Ledy, тоже верно....я могу привести минимум того ,чем можно занятса кроме чТенИя....ГУЛЯНКИ-ПЬЯНКИ,ИНТЕРНЕТ,КОМП.ИГРЫ ОНЛАЙН,ДЕВУШКИ........вот..МИНИмум <!-- s:roll: --><img src="{SMILIES_PATH}/icon_rolleyes.gif" alt=":roll:" title="Rolling Eyes" /><!-- s:roll: -->
какие книги читаете и читаете ли книги вообще?
Ну а ето к размышлению, на что мы тратим время... <!-- s:( --><img src="{SMILIES_PATH}/icon_sad.gif" alt=":(" title="Sad" /><!-- s:( -->
Герман Гессе
Книжный человек
Жил-был человек, который от пугавших его жизненных бурь еще в ранней юности
нашел убежище в книгах. Комнаты его дома были завалены книгами, и кроме книг,
он ни с кем не общался. Ему, одержимому страстью к истинному и прекрасному,
показалось куда как правильней общаться с благороднейшими умами человечества,
чем отдавать себя на произвол случайностей и случайных людей, с которыми жизнь
так или иначе сталкивает человека.
Все его книги были написаны старинными авторами, поэтами и мудрецами греков и
римлян, чьи языки он любил и чей мир казался ему столь умным и гармоничным,
что порою он с трудом понимал, почему человечество давным-давно покинуло
возвышенные пути, променяв их на многочисленные заблуждения. Ведь древние
достигли вершин во всех областях знания и сочинительства; последующие
поколения мало что дали нового - за исключением, пожалуй, Гете, - и если
кое-какого прогресса человечество все же добилось, то лишь в сферах, не
волновавших этого книжного человека, казавшихся ему вредными и излишними, -
в производстве машин и орудий войны, например, а также в превращении живого
в мертвое, природы - в цифры и деньги.
Читатель вел размеренную безмятежную жизнь. Он прогуливался по своему
крохотному саду со стихами Феокрита на устах, собирал изречения древних,
следовал им, в особенности - Платону, по прекрасной стезе созерцания.
Порою он ощущал, что жизнь его ограничена и бедновата, но от древних ему
было известно, что счастье человека не в изобилии разнообразия и что умный
обретает блаженство верностью и самоограничением.
И вот эта безмятежная жизнь прервалась: в поездке за книгами в библиотеку
соседнего государства Читатель провел один вечер в театре. Давали драму
Шекспира; он хорошо ее знал еще со школьной скамьи, но знал так, как вообще
знают что-либо в школе. Сидя в большом, погружающемся во мрак помещении, он
чувствовал некоторую подавленность и раздражение, ибо не любил больших
скоплений людей, но вскоре ощутил в себе отклик на духовный призыв этой драмы,
увлекся. Он сознавал, что инсценировка и актерское исполнение посредственны;
не будучи вообще театралом, через все препоны различал он, однако, какой-то
свет, ощущал какую-то силу и могучие чары, каких по сию пору не ведал. Когда
занавес упал, он выбежал из театра опьяненный. Продолжил поездку и привез из
нее домой все произведения этого английского поэта.
Мир Читателя впервые получил пробоину, и через нее в античный покой хлынули
воздух и свет. А может, все это уже имелось внутри самого Читателя и теперь
пробудилось и тревожно било крылами? Как это было странно и ново! Сочинитель,
давно к тому же усопший, казалось не исповедывал никаких идеалов, а если
и исповедывал, то совершенно иные, чем античные греки; Шекспиру человечество,
видимо, представлялось не храмом уединенного созерцателя, а будущим морем,
по которому носит *ПИ* и барахтающихся людей, блаженных собственной
несвободой, опьяненных собственным роком! Эти люди двигались как созвездия,
каждый - по предначертанному пути, каждый, влекомый ничем не облегченной
собственной тяжестью, в неизменно поступательном устремлении даже тогда,
когда путь приводит к низвержению в пропасть смерти.
Когда же Читатель,словно после феерической вакханалии, вновь наконец, очнулся и,
вспомнив прежнюю жизнь, вернулся к привычным книгам, он почувствовал,
что у греков и римлян теперь уже вкус иной - пресноватый, поднадоевший,
какой-то чужой. Тогда попробовал он читать современные книги. Но они ему не
понравились; в них, как ему показалось, все сводилось к вещам незначительным,
мелким, и само повествование велось словно бы не всерьез.
И Читателя больше не покидало чувство голода по новым, великим очарованиям и
потрясениям. Кто ищет, тот находит. И следущее, что он нашел, была книга
норвежского писателя по имени Гамсун. Странная книга странного писателя.
Казалось, что Гамсун постоянно - а он был еще жив - в одиночку скитается по
свету, видя бурное существование без руля и ветрил, без Бога в душе,
полубаловень, полустрадалец, в вечных поисках чувства, которое он порою словно
бы обретает лишь на мгновение как гармонию сердца с окружающим миром.
Однажды под вечер, начитавшись до ломоты и рези в глазах - он был уже немолодым
человеком, - Читатель погрузился в раздумья. Над одним из высоченных книжных
стеллажей красовался давно туда водруженный золотыми буквами греческий девиз,
который гласил: "Познай самого себя". Теперь он приковал внимание Читателя.
Ибо Читатель себя не знал, давно уже ничего не знал о себе. По едва заметным
следам воспоминаний он мысленно вернулся в прошлое и старательно начал
отыскивать в нем то время, когда его восхитила лира Горация и осчастливили
гимны Пиндара. Читая античных авторов он узнал в себе то, что называется
человечеством; вместе с писателями он был и героем, и властителем, и мудрецом,
он издавал и упразднял законы; он, человек, вышедший из неразличимости
первозданной природы навстречу лучистому свету, был носителем высшего
достоинства. Теперь же все это сокрушилось, рассеялось, словно никогда не
существовало, и теперь он не только читал разбойничьи и любовные истории и
испытывал радость от них, нет - он чувствовал себя и со-любовником,
со-убийцей, и со-страдальцем и со-грешником, и со-насмешником, он падал в
бездну порока, преступления и нищеты, диких животрепещущих инстинктов и
чувственных страстей; дрожа от страха и наслаждаясь, копался он в мерзостном и
запретном.
Его размышления оказались бесплодными. И вскоре он вновь, как в горячечном
бреду, погрузился в странные книги. По каплям он впитывал в себя лихорадящую
атмосферу аморальных историй Оскара Уайльда, плутал по скорбно-неверующим
путям богоискательства Флобера, читал стихи и драмы новых и новейших писателей,
которые, казалось, объявляли войну не на жизнь, а на смерть всему гармоничному,
всему греческому и классическому, проповедовали матежи и беспорядки,
обожествляли уродство и хохотали над ужасным. И Читатель вдруг понял, что
в чем-то правы и они, что есть, должно быть в человеке что-то, если он смеется
от кровавого хаоса жизни.
Потом напряжение схлынуло, и Читателя охватила усталость. Он чувствовал, что
болен, стар и обманут. Однажды ему приснилось его состояние. Он трудился над
сооружением высокой книжной стены. Стена росла, и, кроме нее, не видел он
ничего; задачей его было соорудить огромное здание из всех книг на свете.
И вдруг часть стены зашаталась, книги начали выскальзывать из кладки и
падать в бездну. Сквозь зияющие бреши ворвался страшный свет, и по ту сторону
книжной стены увидел он нечто ужасное: в чадящем воздухе - невообразимый
хаос, кашу из живых существ и предметов, людей и ландшафтов, увидел умирающих
и рождающихся детей и животных, змей и солдат, горящие города и тонущие
корабли; он слышал вопль и дикое ликование, лилась кровь, струилось вино,
нагло и ослепительно полыхали факелы... В ужасе вскочил он с кровати,
чувствуя в сердце давящую тяжесть; все еще оцепенело стоя в лунном свете
посередине своей тихой комнаты и глядя на деревья за окном и книгу на ночном
столике, он внезапно прозрел.
Он обманут - обманут по всем статьям! Читая, переворачивая страницу за
страницей, он жил бумажною жизнью; а за нею, за этой гнусной книжной
стеной, бушевала настоящая жизнь. Горели сердца, клокотали страсти,
разливались кровь и вино, торжествовали зло и любовь. И все это к нему не
относилось, все это происходило с другими, он же чувствовал лишь скользящие
под пальцами тени на бумажных страницах?
В постель он уже не вернулся. Наспех одевшись, помчался в город. Там метался
по сотням освещенных фонарями улиц, заглядывал в тысячи слепых черных окон,
подслушивал у сотен запертых дверей. Брезжило утро. Подобно оставшемуся со
вчерашнего дня пьянчуге, близктй к обмороку, блуждал он в бледном свете
восхода. Город просыпался. Навстечу шла худая, болезненного вида девушка
без кровинки в лице. Он опустился перед ней на колени, и она повела его с
собой.
Он сидел в ее комнатушке на убогой кровати, над которой висел распахнутый
японский веер, пыльный и в паутине. Сидел и смотрел, как играла она его
талерами, потом вновь схватил ее за руку и взмолился: "Прошу тебя, не бросай
меня одного! Помоги мне! Я стар, и кроме тебя, нет у меня никого. Останься
со мной. Наверно, впереди уже нечего ждать, кроме болезней и смерти, но
хоть их я хочу прожить сам, хочу сам хотя бы страдать и скончаться, хочу всем
своим существом, кровью и сердцем. Как ты прекрасна! Тебе не больно, когда я
сжимаю тебя? Нет? Как ты добра! Представь, что всю свою жизнь я был похоронен,
заживо похоронен в бумаге! Ты знаешь, что это такое? Нет? Тем лучше. О, мы
еще поживем, ещепоживем. Солнце уже взошло? Я впервые вижу солнце".
Девушка улыбнулась, гладила его беспокойные руки и слушала. Она не понимала
его, и в утренней мерещи выглядела осунувшейся и несчастной, она тоже всю
ночь провела на улице. Улыбаясь, она сказала: "Да, да, я тебе помогу.
Успокойся, я обязательно тебе помогу".
p.s .... хотя сам хоть и не много но читаю...
Герман Гессе
Книжный человек
Жил-был человек, который от пугавших его жизненных бурь еще в ранней юности
нашел убежище в книгах. Комнаты его дома были завалены книгами, и кроме книг,
он ни с кем не общался. Ему, одержимому страстью к истинному и прекрасному,
показалось куда как правильней общаться с благороднейшими умами человечества,
чем отдавать себя на произвол случайностей и случайных людей, с которыми жизнь
так или иначе сталкивает человека.
Все его книги были написаны старинными авторами, поэтами и мудрецами греков и
римлян, чьи языки он любил и чей мир казался ему столь умным и гармоничным,
что порою он с трудом понимал, почему человечество давным-давно покинуло
возвышенные пути, променяв их на многочисленные заблуждения. Ведь древние
достигли вершин во всех областях знания и сочинительства; последующие
поколения мало что дали нового - за исключением, пожалуй, Гете, - и если
кое-какого прогресса человечество все же добилось, то лишь в сферах, не
волновавших этого книжного человека, казавшихся ему вредными и излишними, -
в производстве машин и орудий войны, например, а также в превращении живого
в мертвое, природы - в цифры и деньги.
Читатель вел размеренную безмятежную жизнь. Он прогуливался по своему
крохотному саду со стихами Феокрита на устах, собирал изречения древних,
следовал им, в особенности - Платону, по прекрасной стезе созерцания.
Порою он ощущал, что жизнь его ограничена и бедновата, но от древних ему
было известно, что счастье человека не в изобилии разнообразия и что умный
обретает блаженство верностью и самоограничением.
И вот эта безмятежная жизнь прервалась: в поездке за книгами в библиотеку
соседнего государства Читатель провел один вечер в театре. Давали драму
Шекспира; он хорошо ее знал еще со школьной скамьи, но знал так, как вообще
знают что-либо в школе. Сидя в большом, погружающемся во мрак помещении, он
чувствовал некоторую подавленность и раздражение, ибо не любил больших
скоплений людей, но вскоре ощутил в себе отклик на духовный призыв этой драмы,
увлекся. Он сознавал, что инсценировка и актерское исполнение посредственны;
не будучи вообще театралом, через все препоны различал он, однако, какой-то
свет, ощущал какую-то силу и могучие чары, каких по сию пору не ведал. Когда
занавес упал, он выбежал из театра опьяненный. Продолжил поездку и привез из
нее домой все произведения этого английского поэта.
Мир Читателя впервые получил пробоину, и через нее в античный покой хлынули
воздух и свет. А может, все это уже имелось внутри самого Читателя и теперь
пробудилось и тревожно било крылами? Как это было странно и ново! Сочинитель,
давно к тому же усопший, казалось не исповедывал никаких идеалов, а если
и исповедывал, то совершенно иные, чем античные греки; Шекспиру человечество,
видимо, представлялось не храмом уединенного созерцателя, а будущим морем,
по которому носит *ПИ* и барахтающихся людей, блаженных собственной
несвободой, опьяненных собственным роком! Эти люди двигались как созвездия,
каждый - по предначертанному пути, каждый, влекомый ничем не облегченной
собственной тяжестью, в неизменно поступательном устремлении даже тогда,
когда путь приводит к низвержению в пропасть смерти.
Когда же Читатель,словно после феерической вакханалии, вновь наконец, очнулся и,
вспомнив прежнюю жизнь, вернулся к привычным книгам, он почувствовал,
что у греков и римлян теперь уже вкус иной - пресноватый, поднадоевший,
какой-то чужой. Тогда попробовал он читать современные книги. Но они ему не
понравились; в них, как ему показалось, все сводилось к вещам незначительным,
мелким, и само повествование велось словно бы не всерьез.
И Читателя больше не покидало чувство голода по новым, великим очарованиям и
потрясениям. Кто ищет, тот находит. И следущее, что он нашел, была книга
норвежского писателя по имени Гамсун. Странная книга странного писателя.
Казалось, что Гамсун постоянно - а он был еще жив - в одиночку скитается по
свету, видя бурное существование без руля и ветрил, без Бога в душе,
полубаловень, полустрадалец, в вечных поисках чувства, которое он порою словно
бы обретает лишь на мгновение как гармонию сердца с окружающим миром.
Однажды под вечер, начитавшись до ломоты и рези в глазах - он был уже немолодым
человеком, - Читатель погрузился в раздумья. Над одним из высоченных книжных
стеллажей красовался давно туда водруженный золотыми буквами греческий девиз,
который гласил: "Познай самого себя". Теперь он приковал внимание Читателя.
Ибо Читатель себя не знал, давно уже ничего не знал о себе. По едва заметным
следам воспоминаний он мысленно вернулся в прошлое и старательно начал
отыскивать в нем то время, когда его восхитила лира Горация и осчастливили
гимны Пиндара. Читая античных авторов он узнал в себе то, что называется
человечеством; вместе с писателями он был и героем, и властителем, и мудрецом,
он издавал и упразднял законы; он, человек, вышедший из неразличимости
первозданной природы навстречу лучистому свету, был носителем высшего
достоинства. Теперь же все это сокрушилось, рассеялось, словно никогда не
существовало, и теперь он не только читал разбойничьи и любовные истории и
испытывал радость от них, нет - он чувствовал себя и со-любовником,
со-убийцей, и со-страдальцем и со-грешником, и со-насмешником, он падал в
бездну порока, преступления и нищеты, диких животрепещущих инстинктов и
чувственных страстей; дрожа от страха и наслаждаясь, копался он в мерзостном и
запретном.
Его размышления оказались бесплодными. И вскоре он вновь, как в горячечном
бреду, погрузился в странные книги. По каплям он впитывал в себя лихорадящую
атмосферу аморальных историй Оскара Уайльда, плутал по скорбно-неверующим
путям богоискательства Флобера, читал стихи и драмы новых и новейших писателей,
которые, казалось, объявляли войну не на жизнь, а на смерть всему гармоничному,
всему греческому и классическому, проповедовали матежи и беспорядки,
обожествляли уродство и хохотали над ужасным. И Читатель вдруг понял, что
в чем-то правы и они, что есть, должно быть в человеке что-то, если он смеется
от кровавого хаоса жизни.
Потом напряжение схлынуло, и Читателя охватила усталость. Он чувствовал, что
болен, стар и обманут. Однажды ему приснилось его состояние. Он трудился над
сооружением высокой книжной стены. Стена росла, и, кроме нее, не видел он
ничего; задачей его было соорудить огромное здание из всех книг на свете.
И вдруг часть стены зашаталась, книги начали выскальзывать из кладки и
падать в бездну. Сквозь зияющие бреши ворвался страшный свет, и по ту сторону
книжной стены увидел он нечто ужасное: в чадящем воздухе - невообразимый
хаос, кашу из живых существ и предметов, людей и ландшафтов, увидел умирающих
и рождающихся детей и животных, змей и солдат, горящие города и тонущие
корабли; он слышал вопль и дикое ликование, лилась кровь, струилось вино,
нагло и ослепительно полыхали факелы... В ужасе вскочил он с кровати,
чувствуя в сердце давящую тяжесть; все еще оцепенело стоя в лунном свете
посередине своей тихой комнаты и глядя на деревья за окном и книгу на ночном
столике, он внезапно прозрел.
Он обманут - обманут по всем статьям! Читая, переворачивая страницу за
страницей, он жил бумажною жизнью; а за нею, за этой гнусной книжной
стеной, бушевала настоящая жизнь. Горели сердца, клокотали страсти,
разливались кровь и вино, торжествовали зло и любовь. И все это к нему не
относилось, все это происходило с другими, он же чувствовал лишь скользящие
под пальцами тени на бумажных страницах?
В постель он уже не вернулся. Наспех одевшись, помчался в город. Там метался
по сотням освещенных фонарями улиц, заглядывал в тысячи слепых черных окон,
подслушивал у сотен запертых дверей. Брезжило утро. Подобно оставшемуся со
вчерашнего дня пьянчуге, близктй к обмороку, блуждал он в бледном свете
восхода. Город просыпался. Навстечу шла худая, болезненного вида девушка
без кровинки в лице. Он опустился перед ней на колени, и она повела его с
собой.
Он сидел в ее комнатушке на убогой кровати, над которой висел распахнутый
японский веер, пыльный и в паутине. Сидел и смотрел, как играла она его
талерами, потом вновь схватил ее за руку и взмолился: "Прошу тебя, не бросай
меня одного! Помоги мне! Я стар, и кроме тебя, нет у меня никого. Останься
со мной. Наверно, впереди уже нечего ждать, кроме болезней и смерти, но
хоть их я хочу прожить сам, хочу сам хотя бы страдать и скончаться, хочу всем
своим существом, кровью и сердцем. Как ты прекрасна! Тебе не больно, когда я
сжимаю тебя? Нет? Как ты добра! Представь, что всю свою жизнь я был похоронен,
заживо похоронен в бумаге! Ты знаешь, что это такое? Нет? Тем лучше. О, мы
еще поживем, ещепоживем. Солнце уже взошло? Я впервые вижу солнце".
Девушка улыбнулась, гладила его беспокойные руки и слушала. Она не понимала
его, и в утренней мерещи выглядела осунувшейся и несчастной, она тоже всю
ночь провела на улице. Улыбаясь, она сказала: "Да, да, я тебе помогу.
Успокойся, я обязательно тебе помогу".
p.s .... хотя сам хоть и не много но читаю...